Поражения царских войск в первой половине сороковых годов заставили царскую администрацию значительно изменить взгляды на силу имамата и на его главу – Шамиля. Если в 1839 г. генерал П.Х. Граббе недооценивал возможности разбитого при Ахульго имама, то в середине сороковых годов кавказское начальство склонно было скорее переоценивать их.
Назначенный в конце 1844 г. главнокомандующий граф М.С. Воронцов просил бывшего командующего Е.А. Головина сообщить его взгляд на положение дел на Кавказе. Ответ Головина интересен именно как показатель высокой оценки царизмом сил и способностей имама. «Шамиль, – пишет Головин, – не тот уже, что был при мне; сила его возросла с тех пор до чрезмерности. Он имеет в распоряжении своем настоящее войско, снабжен артиллерией, и если это не делает его страшнее для нас, то дает ему над горцами такую поверхность, которой никакое общество их противиться не может и которое делает его неограниченным властелином в горах. Нельзя, чтобы столь неблагоприятное для нас стечение обстоятельств не имело вредного действия и на Закавказские наши владения, особливо в провинциях мусульманских, не чуждых притом влияния двух соседних азиятских держав, всегда нам недоброжелательствующих. Одна надежда, что горские племена, доведенные до крайности, ожидают только случая, чтобы свергнуть железное иго мюридов, над ними тяготеющее... но сами они освободиться из-под власти Шамилевой партии не в состоянии». Насколько Воронцов усвоил точку зрения Головина – трудно сказать, однако испытанный им в 1845 г. при походе в Дарго разгром должен был служить лишь наглядной иллюстрацией к письму Головина. Шамиль казался царизму теперь чрезвычайно сильным, сильнее даже, чем он был на самом деле. Ни Головин, ни Воронцов, ни даже командовавший на Кавказе позже Барятинский не отдавали себе в достаточной мере отчета в том, что имамат второй половины сороковых годов не тот, что имамат первой половины их. И не только потому, что появилась артиллерия, постоянная армия и т. д. Средства, дававшие Шамилю, по мнению Головина, такую «поверхность» над горцами, говорили не только об усилении, но и о начинающемся ослаблении имамата.
Перелом
Перелом, о первых признаках и характере которого нам пришлось говорить в предшествующих главах и который знаменовал собой рост противоречий между верхушкой узденей и узденьской массой, ярко характеризован горским историком Гаджи-Али: «С этого времени между учеными наибами и Шамилем начали происходить разъединенность и несогласия. Некоторые наибы, искавшие власти, старались придать делам Шамиля дурное толкование, и все они вообще начали копить богатства и убивать напрасно мусульман, не различая между позволенным и запрещенным, между истиной и ложью... В народе распространились притеснения, казни, сплетни... Итак, с этого времени дела и предприятия Шамиля начинают быть безуспешными».
И, действительно, вторая половина сороковых годов двумя чертами резко отличается от первой. Прежде всего, бросается в глаза растущее равнодушие масс к судьбам имамата. Чем ближе к концу пятидесятых годов, тем сильнее и сильнее сказывается оно. Руководство имамата рассчитывает на дальнейшее расширение территории благодаря восстаниям в соседних горских землях. Но в это время восстаний уже не происходит.
Тогда имамат начинает вызывать восстания походами. Это коренным образом ломает всю систему действий мюридизма. В первой половине сороковых годов войска имамата появлялись в момент восстания, тогда, когда почва была совершенно подготовлена, когда начавшееся уже брожение свидетельствовало о готовом каждую минуту произойти взрыве. Теперь, со второй половины сороковых годов, появление войск должно форсировать не готовое еще восстание, а часто даже и подготовить и вызвать его.
Удивительно ли, что при этих условиях наступательная политика имамата все чаще и чаще оканчивается неудачами, что «предприятия Шамиля начинают быть безуспешными».
Уже в 1848 г. Воронцов подметил эту особенность последних шамилевских походов: «Главная ошибка Шамиля (и это не в первый раз), – писал он, – есть надежда, что народонаселение не только восстанет против нас, но будет сильно с ним действовать вместе и там, где он уже находится, и в соседственных обществах. От людей, худо к нам расположенных, он получает призвания, но на деле общего содействия не встречает. Это с ним случилось и в Кабарде и потом на Кумыкской плоскости, и два раза в Акуше, и теперь, наконец, на Самуре».
А одновременно с этим царские войска, растерявшиеся после ряда катастроф, оправляются и переходят в наступление, сильнее нажимая на слабые места имамата. Количество войск, направлявшихся царизмом на Кавказ, все время растет. Кох в середине сороковых годов писал, что «...весь Дагестан не имеет столько мужского населения, сколько сражалось против него русских солдат». Правда, во второй половине сороковых годов борьба идет как будто с переменным успехом, имамат не только обороняется, но и пытается наступать. Но это только внешнее впечатление. Если внимательно вглядеться в сущность процесса, то видно будет, что, по существу, в военных операциях царизм наступает (хотя и очень медленно), а Шамиль обороняется.
Борьба в Чечне в 1845–1846 гг.
Уже со второй половины сороковых годов, со времени установления некоторого равновесия на Северо-Восточном Кавказе, центр тяжести борьбы начинает передвигаться из Дагестана в Чечню. Поэтому чеченские дела потребуют несколько большего внимания. Правда, во второй половине сороковых годов в Чечне как будто бы ничего особенного и не происходит. Чеченские столкновения, по сравнению с дагестанскими, кажутся мелкими и имеющими второстепенный характер. На самом деле именно здесь решаются судьбы имамата. Царизм с середины сороковых годов переходит к так называемой «системе просек», сущность которой состоит в медленном продвижении внутрь Чечни с постройкой укрепленных линий и вырубкой в лесах больших дорог – удобных путей для вторжения. Идея этой системы, позволявшей царским войскам медленно, но верно отрывать от имамата части Чечни, возникла задолго до Воронцова и Барятинского, с именами которых она связана. Еще Ермолов, первый из главнокомандующих на Кавказе, понимал значение чеченских просек.
Хорошо понимал его и Вельяминов, с именем которого связаны проекты истребления чеченских полей. И главнокомандующий, и его начальник левого фланга приложили немало усилий для проведения в жизнь своих предложений, но результаты были невелики. А в начале тридцатых годов Паскевич и его ближайшие преемники и вовсе отказались от системы медленного проникновения вглубь лесов устройством просек и укрепленных линий. И это понятно. Прежде, во времена подъема волны восстаний, эта тактика была бы немыслима, да и не дала бы осязаемых результатов.
Но в обстановке второй половины сороковых годов она начинает применяться опять. В описываемое время зимой 1845–1846 гг. борьба идет еще за чеченскую плоскость, причем и здесь дело ограничивается лишь отдельными участками. Еще в 1844 г. основана была выдвинутая вперед, вглубь Чечни, крепость Воздвиженская. После неудачного Даргинского похода мы впервые сталкиваемся здесь с систематической рубкой леса. «С конца 1845 года начались зимние наши походы в Малой Чечне» 6, – писал в 1848 г. в обзоре чеченских экспедиций капитан Николаи. Известно, что с 4 по 24 декабря 1845 г. экспедиционный отряд генерала Р.К. Фрейтага рубил большую просеку через Гойтинский лес, один из самых густых в Малой Чечне. Просека соединила реку Гойту с УрусМартаном, открывая дорогу царским войскам в Малую Чечню. В январе 1846 г., с 18 по 29, рубили уже соединенные отряды Р.К. Фрейтага и П.П. Нестерова. На этот раз объектом истребления был Гехинский лес, а просека установила сообщение между реками Гехинкой и Валериком. Чеченцы, предводительствуемые Хаджи-Яхья, пытались помешать операциям, но безуспешно. Чечне угрожала серьезнейшая опасность, и Шамиль не мог этого не видеть. Отсюда попытки выйти из ловушки, которую готовил царизм имаму. «Шамиль, – писал Воронцов, – проявляет большую активность в этом году и он вынужден к этому, так как мы... принимаем меры, которые должны рано или поздно... разрушить его влияние и оторвать от него чеченцев, без которых он ничего не будет значить».
AIF.RU благодарит издательство РОССПЭН за предоставленный отрывок.
Писатель Юрий Гутян считает, что оправдать гибель человека нельзя 
Константин Соколов: «Плохие» на флоте не служат!