Филиппенко очень редко играет этот спектакль. Только по особым дням. 13 февраля - как раз такая дата. Особенная. В этот день 35 лет назад был выдворен из Советского Союза Александр Солженицын. Поэтому 13-го Филиппенко обязательно выйдет на сцену театра «Практика». 2 часа 6 минут. Он засекал - с точностью до минуты. Эти 2 часа 6 минут он не играет - проживает солженицынский «Один день Ивана Денисовича». Один на один со зрителем, не прячась ни за декорации, ни за актёров второго плана. Вокруг - пустое пространство сцены, лишь на заднике - огромная карта СССР, на которой, словно мухи, чёрные квадратики лагерей ГУЛАГа. А над ним пять ламп - лагерных фонарей. Зажигаясь один за другим, они ведут - и Филиппенко, и зрителей - по тем кругам ада, которые в течение дня проходит зэк Шухов.
- Эти пять лагерных фонарей, зажигающихся то в одном, то в другом месте сцены, словно отсчитывают новую главу… - Филиппенко говорит, одновременно показывая, как он теперь скользит по этому пространству текста. - Иногда я договариваю реплику в темноте. Пауза! И - зажигается следующий фонарь, а с ним - следующий эпизод. Зритель за эту паузу успевает подумать - о жизни, о том, как в ней что складывается…
Гоголь - это про нас
- Тяжело оставаться вот так, один на один с залом?
- Текст, вы знаете, текст! Я это почувствовал ещё на первых тематических вечерах. Возникло то щемящее ощущение, которое бывает от великой русской литературы, от Толстого. Это же удовольствие - когда за предложением стоит второй, третий, четвёртый смысл. Ведь это не о лагере, не о монстрах каких-то написано. Это правила выживания в экстремальных условиях.
- Они сейчас нам помогут, эти правила?
- Думаю, да. К вопросу о «сейчас». Нас учили отвечать на вопрос, почему я читаю ту или иную вещь на концертах. Значит, сегодняшние реалии обязательно должны накладываться. Пример: шёл съезд библиотекарей СНГ в Казахстане, в Астане. Центральная библиотека Астаны. Я читал Гоголя. Читал, зная, что в зале сидят 300 умных женщин. И - шок в конце! У них - шок! Они пришли ко мне с вопросом: «А то, что вы читали, это всё Гоголь написал? И что, у нас, получается, ничего не поменялось?»
- Вот вы сказали, что ваша профессия всегда была в рынке. А вам самому-то на этом рынке комфортно?
- Как может быть в рынке комфортно! Сложно. И всегда было сложно. Раньше была диктатура идеологическая, теперь - диктатура денег. Просто так случилось, что ко времени большого рынка я уже завоевал какие-то позиции и имел возможность выбирать. Давно не участвую в сборных концертах - выхожу на два часа на сцену, читаю всё один и отвечаю за всё один. От начала до конца. А сейчас… Веду переговоры с продюсерами, а сам думаю: что нас ждёт весной?
- Про весну и про кризис вообще много говорят. Что, мол, кризис может пойти искусству на пользу. У голодных художников шедевры рождаются чаще.
- О! Нет-нет-нет! Это не к нам относится! Это - к банкирам, к «белым воротничкам», к раздутым штатам. А у нас… Здесь скорее думать надо о том, что в это время можно предложить публике. А уж публика пусть решает, идти ей в театр или нет.
- И что «продаётся» лучше?
- Когда филармонии восстали из пепла, вновь стали востребованы классические вещи. Просит этого рынок, просит: и хорошей литературы, и хорошей музыки.
«Никакой чеховщины!»
- И всё же, может, благодаря этому кризису на литературной ниве сегодня вырастут авторы уровня Гоголя или Булгакова?
- Прорастать должно из болевых точек. А если болевые точки заросли салом, то придётся ждать, пока сало всё не истратится и болевые точки не обнажатся. Вот тогда что-то получится. А пока…
Пока же я поучаствовал в нескольких классических «мыльных операх» - в сериале «Бедная Настя», к примеру. В самом начале там работали американские консультанты. Они говорили: «Не нарушайте правил! Никакого экзюперизма! Никакой чеховщины! Только первый смысловой слой, буквальный!» Хотя сюжет богатый: любовь, измена, предательство, незаконнорождённое дитя! Но это истории без нюансов. Истории для потребления. Чтобы только следить за интригой, никаких полутонов. Тогда не соглашайся на эту работу, Александр, не подписывай ничего, не трать своё актёрское время!
Мне вот фраза одна понравилась: «При одном режиме говорят, что можно писать только ЭТО. А при другом говорят, ЧТО можно писать». Мы ещё живём при режиме «Не пишите вот это!». Поэтому люди ищут, что они хотят написать.
- К вопросу о том, что можно и нельзя писать. Проза Солженицына, Гроссмана, Шаламова обнажала пороки советской системы, показывала, в каком кошмаре жили поколения. Но не привела ли эта проза к тому, что теперь у нас выросло целое поколение, которое твёрдо уверено: наша страна настолько ужасна, что любить её просто нельзя!
- Нет-нет, не так! Это выдумки! Как можно не любить родителей?! Об этом даже говорить нельзя, что вы! Названные вами авторы вовсе не хотели достичь именно такого результата. Всё могло бы быть иначе, если бы в обществе шло открытое обсуждение тех проблем, о которых писал, к примеру, Солженицын. Именно этого и не хватает сейчас - открытого обсуждения, дискуссии, уважительной к собеседнику. А мы вместо обсуждения имеем лихих напёрсточников от идеологии, которые всё передёргивают. Они так лихо научились передёргивать на экране - это катастрофа! Я сегодня не смотрю телевизор вообще. Стыдно! Потому что там, на экране, крутят, вертят… Ведь, чтобы разбирать, что именно пытался сказать писатель, надо очень сильно душой затратиться. А легче вот так - расплеваться лёгкими, броскими словами, за которыми ничего не стоит.
Я езжу с гастролями по стране и замечаю, понимаю - у зрителя уже ухо отравлено. Вот в Нефтеюганске мы играли «Бедные люди» Достоевского. После спектакля за кулисы прибежали две дамы: «Может, вам показалось, что вас плохо принимали? Нет-нет, нам очень понравилось. Просто, знаете, ухо отвыкло!»
- И как теперь это поколение с «отвыкшими ушами» снова научить слышать и любить Родину, а не Америку?
- Ох! У меня никогда не было этой проблемы - гордиться своей страной или нет. Потому что рядом была книжная полка с великой нашей русской классикой. На одной из концертных программ вместе с произведениями Зощенко и Акунина я читаю один рассказ Юрия Коваля - «Нюрка». Про девочку, единственную ученицу первого класса сельской школы. А после этого перехожу к отрывку из монолога Сатина. Без объявления, что теперь - Горький, «На дне». А прямо сразу: «Дед! Зачем живут люди? А для лучшего люди-то живут!.. Особливо же деток надо уважать... Ребятишкам - простор надобен! Деткам-то жить не мешайте... Деток уважьте!» По-моему, это очень важно: деток уважьте. Всё внимание - к образованию. Насколько я помню, одну из первых речей Обама произнёс в университете. Не перед чиновниками, а перед студентами!
Я не Обама (смеётся), но только недавно выступал во Дворце творчества детей и юношества на Воробьёвых горах. В зале - победители городского конкурса чтецов. Читал им, что считал нужным, как для взрослых. Отличная была встреча, и дети, и учителя приходили, приглашали в свои школы… А я ведь уже не первый раз эксперименты такие устраиваю, выступаю в своих любимых школах… Все ищут национальную идею. Так вот и надо всё отдать в образование. И Родину любить - только таким путём: через литературу, через слово. И хорошо бы, чтоб и Родина нас хоть немного любила.
Досье
Александр Филиппенко родился в 1944 г. в Москве. В 1967 г. окончил МФТИ, работал инженером. А с 1964 г. - в эстрадной студии МГУ «Наш Дом». В 1974 г. окончил Театральное училище им. Щукина. В 1969-1975 гг. - актёр Театра на Таганке, в 1975-1994 гг. - актёр Театра им. Евг. Вахтангова. Снялся более чем в 50 фильмах. С 1995 г. - руководитель театра «Моно-Дуэт-Трио». В 1999 г. - Госпремия РФ за моноспектакль «Мёртвые души». Народный артист РФ.
Играть - как дышать! Джентельменский набор для культурного человека 
А. Семчев: «Для всех я - «Толстяк»