Пока писались эти строки, за жизнь подозреваемого в его убийстве боролись врачи – он и себе нанёс раны тем же самым ножом, которым был убит священник… 27 летний москвич прожил в доме отца Павла три дня – говорят, что по просьбе матери, надеявшейся, что слово батюшки сможет вылечить больную душу. Говорят, что они сидели на кухне за столом, беседовали… В доме отца Павла такой большой стол… И такая радость царила за ним всего несколько дней назад – 1 августа отцу Павлу Адельгейму исполнилось 75 лет.
«Я тоже постелил своё пальто»
Сама эта дата, цифра – 75 лет – тоже была радостью. Биографию псковского священника, хотя бы приблизительно, знает, наверное, каждый горожанин. Буквально пунктиром: из русских немцев, дед, Павел Бернандович Адельгейм, расстрелян в 1938 году, отец, Анатолий Павлович, артист, поэт, расстрелян в 1942-м году… Арест матери, детский дом, поражение в правах, ссылка в Казахстан. Столько поводов, чтобы разувериться во всём. А он уверовал. Была учёба в Киевской духовной семинарии (и исключение – по политическим мотивам). Было служение в городе Каган Узбекской ССР. И арест. Три года лишения свободы за антисоветскую пропаганду…
Вот как в интервью «АиФ-Псков» он это время вспоминал: «Когда сидел во внутренней тюрьме КГБ под следствием, со мной сидели разные люди. Один сосед был Исаак Пинхасович Котов, талантливый бизнесмен. Он наладил подпольное производство шариковых авторучек, которые тогда только входили в моду. В наши дни он бы стал уважаемым человеком, а тогда получил десять лет лагерей. Другим соседом был Хашим, купец из Афганистана. Он летел за товаром из Кабула в Мюнхен через Ташкент. У него отняли деньги на товар и посадили на три года. Он тщательно исполнял намаз пять раз в день даже в камере. Он стелил своё пальто вместо коврика и молился лицом на Запад. Посмотрев на его молитвенное усердие, я тоже постелил своё пальто и начал молиться на Восток, как принято у христиан. Так мы с пользой проводили время в камере…» Из лагеря он вышел без ноги. А впереди была целая жизнь. И для Пскова стало счастьем, что большую её часть отец Павел прожил здесь, служа в восстановленном им храме святых Жён-мироносиц.
Не сумевшим уберечь
О нём невозможно было ничего не знать. Отец Павел возникал и оставался в жизни людей, которые могли никогда не познакомиться с ним лично. Я помню, что в первый раз услышала об отце Павле от своего школьного учителя (а в 90-м году ещё было не принято гордиться дружбой со священниками, во всяком случае, рассказывать об этом детям в школе). Но наш учитель был дружен с сыном отца Павла – Иваном. И рассказывал, как спорил со священником по вопросу прощения. «Неужели кто-то сможет простить убийцу своих детей?» - в этом вопросе батюшке не было провокации - было потрясение молодого отца возможностью такого прощения. А отец Павел, сам отец троих детей, сказал, что не сумевший уберечь своих чад не вправе обвинять никого в их смерти.
Думалось ли, что 17 лет спустя мы познакомимся с отцом Павлом, хоть и при весьма безрадостных обстоятельствах. Попытка журналиста, человека светского, защитить священника, который слишком честен, чтобы закрывать глаза на проблемы во внутрицерковной жизни, всегда обречена. Но слава богу, что она была. Что мы сидели за тем самым большим и очень скромным столом. Что было это ощущение покоя и надежды: всё в конце концов будет правильно в нашей жизни, вон и отец Павел – сколько претерпел, а как спокоен и даже весел. И какой же он красивый человек! И как потом гордились им, призывающим к милосердию, например, в отношении тех же панк-плясуний, псковичи… Ведь мало кто просил тогда о милосердии.
«Каждое слово – про меня!»
Виктор Николаевич Яковлев - председатель Приходского совета церкви святых Жён-мироносиц в Пскове в 1989-2010 годах, заслуженный артист России (не регалий ради упоминаю звание, но много ли мы знаем глубоко верующих людей из театральной среды?), друг отца Павла написал ко дню его рождения: «В начале 80-х отец Павел служил в церкви св. апостола Матфея в селе Писковичи, в то время пригороде, а теперь окраине Пскова. Необходимость разговора со священником зрела давно и день ото дня становилась всё более насущной. Сейчас не вспомнить, кто именно из друзей назвал имя о. Павла Адельгейма, но однажды тёмным зимним воскресным утром, выйдя из промёрзшего автобуса, я подошёл к сельскому храму на высоком погосте на берегу Великой. Вошёл и встал среди немногочисленных прихожан. Несколько горящих свечей, освещённый одинокой лампой клирос правее иконостаса, монотонный голос чтеца с редко долетающими до слуха отдельными словами. Из алтаря вышел батюшка (совсем ещё не старый, подумалось) и, заметно припадая на правую ногу (оказалось, протез), размеренно позвякивая кадилом, обошёл храм. Всё преобразилось с первым возгласом: «Благословен Бог наш!..» (служили только по воскресеньям, и литургии предшествовала вечерня с утреней). Началась ни на что не похожая из виданного мною высокая служба-служение. Сильный, ясный голос, не роняя ни единого звука, вёл вдумчивый и на удивление сосредоточенный диалог с Подателем всех благ – Создателем и Спасителем. С ним явно диссонировал дребезжащий хорик из нескольких старушек. «Ми-ир всем!» - торжественно возвещал священник. «И духови твояму-у-у…» - ответствовал хорик. (Знаменитый псковский говорок: «ня надо» вместо «не надо», «клявать» вместо «клевать»…)
А потом, в конце литургии, перед самым Причастием, была проповедь, от которой бросило в дрожь. Каждое слово – про меня! Оно обжигало, обличало, призывало, указуя путь и средства продвижения от тьмы к свету. Мысленно перебирал, откуда могло быть известно батюшке обо мне, незаметно, как мне казалось, вошедшем в храм, искал - и не находил».
Так к нему приходили. И так с ним оставались. Но чаще думали, что успеют прийти. Успевать нам больше не к кому… Страшная трагедия. Страшная случайность. Кем бы ни был её виновник, знаю одно: отец Павел простил бы его. Он уже простил.