В 1942 году Нине Алексеевне исполнилось 12 лет. Женщина до сих пор помнит все ужасы и невзгоды того времени. Она уверена: война - это настолько страшно, что нужно идти на всё, лишь бы сохранить мир…
«Я никогда не наемся!»
- Нина Алексеевна, во время войны вы были ещё ребёнком, но смогли заслужить звание «Труженик тыла». Как так получилось?
- В военные годы я жила в Архангельске, но после бомбёжки в августе 1942 года мы с мамой уехали к сестре в область. Добирались на корабле, в мирные дни дорога заняла бы несколько дней, но в военное время отняла две недели. По приезде попали в колхоз, где и работали. Копали картошку, пололи, убирали сено - всё это делали дети, школьники. Хоть на тот момент мне было всего 12 лет, но работала я практически наравне со взрослыми. Нам выделяли грядку метров двести, её нужно было всю обработать, а мы были маленькими, худыми, слабыми. Единственное, что подкрепляло, - горячая похлёбка. Многие ходили на работу, чтобы поесть, ведь дома есть было нечего. После обеда сил чуть-чуть прибавляется, и идёшь работать дальше, а перед глазами всё плывёт… за то время меня и наградили званием труженицы тыла.
- Что для вас война? Что осталось в памяти на всю жизнь?
- Постоянное чувство голода. Кроме хлеба купить ничего было нельзя, да и жили бедно. Время было страшное. Павшая конина считалась деликатесом - мяса не было никакого. А во время занятий в школе на большой перемене нам давали лепёшки, а запивали мы их настоянной хвоей, которую нас заставляли пить, чтобы избежать цинги. Я до сих пор помню, как все ждали перемену, чтобы хоть чуть-чуть поесть. В то время я не верила, что можно наесться досыта. Чаще всего эта мысль мне приходила в голову, когда видела, как люди несут на улице хлеб. Я смотрела на это и думала: никогда не смогу есть его досыта…
Помню, как мечтала тогда: вырасту, пойду работать и с первой же получки куплю себе много-много конфет. Сейчас у меня есть деньги, но конфеты есть уже нельзя - сахарный диабет.
- У вас служил кто-нибудь из родственников?
- У меня был брат родной на войне. Как мы переживали за него - это словами не передать. Я помню, как с мамой ждали его писем. Каждый раз для нас это была огромная радость. Мы собирались с соседями и читали, что он пишет. Им запрещено было писать подробности боёв, но тем не менее он пытался в своих письмах хотя бы между строк рассказать, как идут сражения, где сейчас находятся немцы.
«Наверно мы сейчас умирать будем…»
- Страшно было?
- Страшно было, когда бомбили Архангельск в 1942 году. Нам в то время хлеб выдавали по карточкам - 400 г на человека, и кроме него не было ничего. Однажды мама приходит домой с половиной нормы и говорит: «Наверно, мы сейчас умирать будем…» На улице в то время было, как в блокадном Ленинграде. Люди падали от голода, стоишь в очереди, а перед тобой трупы проносят. Домашних животных не было вообще.
Я помню до сих пор этот страх во время бомбёжек. Лежишь под кроватью и думаешь: мимо бомба упадёт или нет. У меня в те моменты только одна мысль была: лучше 200 г хлеба, чем этот ужас. Помню, как начали сбрасывать бомбы, и одна из них упала на соседний дом. И никто там не выжил. Яма получилась глубиной метров 6. Нас, слава богу, не зацепило.
- Ради чего тогда люди шли на смерть? Ради Сталина и Родины или для того, чтобы выжить?
- Вера была для нас глобальной. Недаром в первые годы войны было много добровольцев. Нас воспитывали так. У нас была держава. Хоть и плохо жили, но всё равно думали, что у нас самая лучшая страна. Сейчас нет у молодёжи этого чувства. В армию ходить не хотят, и вряд ли, если будет опять война, они будут способны на такое же мужество, как когда-то их предки.
- Помните 9 мая 1945 года?
- Конечно, я тогда жила в селе, где не было ни радио, ни телевидения. На лошади приехал в село мужчина с криком: «Победа!» А у меня первая мысль: «Ой, а у нас Коля живой остался!» - и начала плакать. Все остальные выскочили на улицу и тоже начали плакать: кто от счастья, а кто от боли по потерянным родным и близким. Но у всех была радость безмерная. Это чувство не передать словами.
Мы ждали этого 4 года, ложились спать с одной мыслью: «Когда кончится война». Я сейчас думаю, что страшнее войны нет. Пусть будет что угодно, только бы не война. И это я пережила ещё сотую долю всего ужаса. Узники в лагерях, пленные, фронтовики - все они видели то, что не дай бог увидеть никому.
Это склад характера 
«У нас с друзьями традиция…» Как псковский чеченец дедовщину поборол