На прошлой неделе Петрозаводская мэрия распространила информацию о том, что комиссия по культурно-историческому наследию поддержала инициативу прокуратуры города об установлении на здании надзорного ведомства памятной доски в честь «сталинского прокурора» Анатолия Волина/
Однако, как рассказал «АиФ-Карелии» один из членов комиссии, известный поисковик Юрий ДМИТРИЕВ, предварительное разрешение ведомство получило на установку не мемориальной, а информационной доски о том, что прокуратура Петрозаводска была образована в 1933 г. и что первым прокурором города был Волин. Предварительное согласие дано с оговорками: прежде чем всплывет таким образом имя Волина, необходимо доказать, что он действительно являлся первым прокурором города. Пока таких доказательств представлено не было – лишь сведения о том, что Волин был назначен районным прокурором Петрозаводска, а районных прокуроров могло быть несколько. Тогда почему на доске должно быть именно его имя?
«Мы стараемся быть беспристрастными, когда рассматриваем подобные обращения, - говорит Дмитриев. – И когда лет пять назад прокуратура впервые выступила с такой инициативой, я решил выяснить, что же это был за человек – Волин. Прочитав его мемуары, многое о нём узнал. К примеру, что он был одним из тех, кто согласовывал упрощённую судебную процедуру – без участия сторон и возможности апелляции - рассмотрения дел по пресловутой 58-й статье, что в 1937-38 гг. давал санкции на арест людей, которых сам же в 1955-56 году реабилитировал. А три года, проведённые в Карелии, считал для себя бесцельно потерянными годами. После Петрозаводска и Ленинграда Волина стремительно «взлетел» в Москве: сначала он заместитель, а через год уже Генеральный прокурор РСФСР, два срока - Председатель Верховного Суда СССР (и это при Сталине!). Я считаю, что имя этого «деятеля», пусть даже на информационной доске – факт не только невежества отдельных прокурорских работников, но и вызов современному обществу.
Более того, прокуратура в России учреждена 2 января 1722 года. Спустя несколько дней введены должности прокуроров и при надворных судах. Как-то не верится, что в городе, основанном Петром I, сей государственный институт в те времена отсутствовал напрочь. Но даже если отвергнуть «проклятый» царский режим, то прокурорский надзор в Советской России возвращён в правовое поле 28 мая 1922 года, когда было принято «Положение о прокурорском надзоре», согласно которому в составе Народного комиссариата юстиции была учреждена Государственная Прокуратура. Естественно, были органы прокуратуры и в Петрозаводске. Раз были «органы», значит был и начальник? Но спешить не будем. Пусть представят недостающие бумаги. Только после этого может появиться информационная доска о сем «памятном» событии. Если порядок будет нарушен – обяжем снять доску по суду и проинформируем Прокурора РФ о том, что его подчиненные плохо знают отечественную и ведомственную историю».
О том, чем чревато незнание своей истории и как открываются тайны прошлого, - в интервью Ю.Дмитриева нашей газете.
Пуля в затылок
- Юрий Алексеевич, вы 21 год занимаетесь поисковой работой. Открыли печально известный Сандармох, работали на многих других местах массовых захоронений. А как вышли на тему жертв репрессий?
- Году в 1989-м знакомый репортёр рассказал, что в гарнизоне Бесовец обнаружены человеческие останки, но на территорию никого не пускают. А я тогда был помощником народного депутата СССР Михаила Зенько. Уговорил «шефа», прихватили с собой «источник информации» – и поехали на место. Показали на КПП свои серьёзные ксивы, и нас, конечно, пропустили. Там мы увидели такую картину: экскаватор стоит, чиновники всех мастей-рангов и работники прокуратуры не знают, что с находкой делать. А я в своё время был студентом Ленинградского медучилища Северо-западного Водздравотдела. До диплома не доучился, но анатомию знал. Давайте, говорю, внимательнее всё рассмотрим. Откопал череп, а в нём - пулевое отверстие в затылке. Но кто убил? Когда? Разбираться надо, а за дело никто браться не хочет. Даже предложили всё обратно закопать. Но я настоял, что это люди, а люди должны быть похоронены по-человечески. «Ну и занимайся тогда сам этим делом», говорят. В Сулажгоре тогда тоже подобные захоронения обнаружили. Прокуратура республики объединила оба дела в одно, собирала и тщательно изучала всё, что связано с расстрелами жертв политрепрессий в 1937-1938 г. Эх, мне бы в то время мои теперешние знания, но не был ведь опыта совсем.
В одной из ям в Сулажгоре нашли ботинок с разношенной галошей. А в заднике – газетка, чтоб галоша не хлюпала. Отнёс улику в прокуратуру, а мне говорят: прочитать что-либо невозможно. В итоге, взял колонковую кисть, детское мыло – и полмесяца с газетой провозился. Когда текст стал проявляться, пошёл в библиотеку – искать, что за газета. Оказалось, «Красная Карелия» от сентября 1937 года. Так ещё одна зацепка появилась. А через два года подтвердилось: люди, которых мы с коллегами по «Мемориалу» в буквальном смысле собирали по косточкам в Сулажгоре, и те, кого нашли в Бесовце,– жертвы политических репрессий. Мы с ребятами из «Мемориала» придумали тогда публичные похороны устроить. И дату назначили - 30 октября 1991 года. В то время эта дата была под запретом, как и нынешние Российские флаги, которыми мы гробы накрыли.
По вере вашей
- Публичные похороны - чтобы как можно больше людей узнало о том, что происходило?
- Конечно, перезахоронение в некотором роде - акция политическая, но для меня она, прежде всего, – человеческая. Власть лишила этих людей доброго имени, назвала их врагами народа. Мы не ждали от власти извинений, но раз убили – то дайте хотя бы проститься по-человечески. Каждый человек должен быть похоронен по вере его предков, по каждому должны быть сказаны слова, которые народ веками по такому случаю говорит. А знаешь, как в министерстве культуры на наше предложение устроить прощание в здании Финского театра отреагировали? «Это невозможно! Вы что, театр похоронить хотите?!». Но актеры, к которым мы пришли за разрешением, идею одобрили. Один сказал: а почему нет, у меня дедушку расстреляли. Второй: у меня папу. У третьего – маму… Я никого не просил прийти в театр, просто обзванивал предприятия и сообщал о том, что будет такое событие. И народу пришло – людское море.
- А на Сандармох как вышли?
- В феврале 1997-го я в архиве ФСБ собирал данные для карельской Книги Памяти. И однажды обратил внимание на пару за соседним столом. Мы познакомились. Оказалось, что это члены питерского НИЦ «Мемориал» - Вениамин Иоффе и Ирина Резникова. Они искали следы одного из пропавших Соловецких этапов. Мы, говорят, догадываемся, что искать надо где-то под Медвежьегорском. А в расстрельных актах, с которыми я тогда работал, тоже про Медвежьегорск упоминалось. И мы договорились поехать летом на предполагаемое место расстрела: вдруг что обнаружим.
В июле приехали в Медвежьегорск и первым делом – в районную администрацию. Нам дали несколько солдат в помощь для раскопок на 19-м км шоссе «Медвежьегорск – Повенец». По сведениям питерского «Мемориала», в этом месте кто-то когда-то при разработке карьера наткнулся на человеческие останки.
Посмотрел я на этот карьер и сильно засомневался в успехе: метра на четыре грунт был выкопан, какие уж тут останки. Но питерцы настояли: давайте копать. Первый день ничего не принёс, а на второй мы со старшим лейтенантом, который солдатами командовал, решили окрестности осмотреть. Бредём по лесной дорожке, я ему рассказываю, что мы ищем, а сам припоминаю, что в одном из протоколов допроса участник расстрела описывал, как их инструктировали на предмет того, как и где расстреливать. К примеру, происходить это должно на расстоянии не больше 10 км от места содержания заключённых, и выбрать надо такую территорию, чтобы не было слышно выстрелов и не видно света автомобильных фар, отсвета костров (расстреливали, как правило, глухой ночью). И вот мы идём по тропинке, а я прикидываю: действуй я по этой инструкции - какое место бы выбрал? Здесь? Нет, слишком близко к дороге. Вот там? Похоже, но лучше ещё пройти. Да, тут самое то… Только подумал, и стал замечать по сторонам дороги ямы правильной прямоугольной формы с просадкой в грунте, сантиметров по 20-30. Оглянулись мы с офицером вокруг, а ям-то кругом немерено… Это метрах в 700 от карьера. Позвали солдат. Копайте, говорю. Через два часа поняли: нашли.
- Что почувствовали?
- Радости, конечно, не было. Когда смотришь по сторонам, и взгляд всюду упирается в ямы, то начинаешь понимать: здесь полегли тысячи. Это чуть позже пришли знания, кого, когда и кто расстрелял, а потом и осознание той человеческой и народной трагедии, которая вписана чекистскими пулями в этот уголок карельского леса...
Мистика или нет?
- Экспедиции, поиск мест расстрелов, тайные расстрельные ямы, эксгумации, затерянные кладбища… Страшно не бывает?
- Как сказал старец в фильме «Остров»: помирать не страшно, страшно ответ перед Богом держать. Я обычный человек, с которым всякое может приключиться: и дорожная авария, и медведи, и змеи, и клещи…А землеройные работы вообще тема особая, кто ж знает, что ты там выкопаешь? Осторожность и строгое соблюдение техники безопасности пока позволяют продолжать работу.
Покойников я, признаться, побаиваюсь. Мистика это или нет, решай сама, но когда после долгих поисков удалось обнаружить кладбище близ 8-го шлюза Беломоро-Балтийского канала, и я зажёг на месте захоронений свечу, стал молиться за упокой душ умерших, то со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня… Так сердце сжало, насилу в себя пришёл. Но с другой стороны, я верю в вечную жизнь и знаю, что эти люди, которых мы нашли, Там вознаграждены за свои страдания. Наша задача скромнее - очистить их имена от «узаконенной государственной лжи» и по возможности рассказать родственникам, где находятся дорогие их памяти могилы. Я видел глаза людей, которые впервые за многие десятилетия смогли отдать долг памяти на могиле своих родителей. Поверь, забыть это невозможно. В этом взгляде есть все: безграничная любовь, мучительная боль, бездонное горе, идущий из сердца безмолвный крик, вопрос: как такое могло случиться, и суровая решимость сделать всё, чтобы подобное никогда и ни с кем не повторилось.
Память – это то, что отличает человека от мотылька-однодневки. От наличия или отсутствия памяти зависит то, какой мы народ. Народ без памяти, без знания своей истории не народ, а население. Населением управлять легко – кнут и пряник, и он идёт туда, куда укажут... Народом руководить намного сложнее. Надо знать историю, культуру, учитывать его обычаи и традиции. Вот и пытаюсь по мере сил, сделать так чтобы каждый человек ощутил себя частью народа. Для этого и в архивах сижу, и по лесам мотаюсь. Мне важно передать людям знания, которые пополнят их память.
В Сандармохе расстреляны и зарыты люди 60 национальностей, самых разных социальных слоёв: от бомжа до председателя правительства. Каждый из них сын или дочь не только своих родителей, но и своего народа. Вот и хочется мне, чтобы каждый, кто придёт на это трагическое место, смог отыскать памятный знак своего народа и произнести молитву по вере своих предков.
Это не «сепаратизм» покойников, это уважение ныне живущих, признание того, что да, мы все разные, но у нас одно общее горе, и мы должны быть сплочённее в своем разнообразии, тогда станет невозможным любой произвол власти. Вот так появились в Сандармохе народные памятные знаки. Украинский, польский, еврейский, литовский, эстонский... Есть православная часовня, католический крест, мусульманский камень. Верю, будут и другие.
Каждому народу есть чем гордиться и чего стыдиться. Я заметил, что чем малочисленнее народ – тем крепче кровные узы, тем ярче, сильнее желание знать правду о том, что случилось. В 2002-м году меня в качестве независимого эксперта пригласили в Быкивню, это под Киевом, на место расстрела польских офицеров. Я видел, как работают поляки. Был там и один из погибших в недавней автокатастрофе под Смоленском Анджей Пшевозник, генеральный секретарь польского Совета охраны памятников борьбы и мученичества, прекрасный человек, который много сделал, чтобы вернуть полякам их память.
Мы помнить должны, что мы – народ! Пока мы будем населением, о нас будут вытирать ноги все кому не лень. И доски «памятные» заплечных дел мастерам без зазрения совести вывешивать.
О чём молчит земля
- Сейчас над чем работаете?
- Четвёртый год работаю над книгой о спецпоселенцах, людях, которых с 1933 года пригоняли в Карелию. Раскулачили-ограбили на родине и в эшелонах семьями привезли сюда, поселив в спецпосёлках. Раскулаченные, ни в чём неповинные несчастные люди, которых в конце концов признали невиновными. Вот, пытаюсь проследить их судьбу. Материала очень много, когда закончу – неизвестно. А летом хочу вырваться в экспедицию. Стараюсь каждый год выезжать, проверять свои догадки, вычислять места событий, описанных в документах.
- Как вы думаете, много ещё печальных тайн скрывает карельская земля?
- Сотни, а может, и тысячи захоронений, одиночных и массовых. Предположить трудно. Места расстрелов 1937-38 гг. в основном известны. Но был и Беломорканал со своим БелБалтЛАГом и спецпоселками, и полдесятка других ЛАГов, и Соловки, и три войны, и послевоенные лагеря... Безбожная власть кровавый след надолго оставила...
Валентин Курбатов: Господь решил испытать нас не потопом, а кризисом. Этот «язык» мы поймем быстрее 
На псковского музейщика не нужен нож. Знаточество против заточки 
Конец света: верю - не верю. Трезвый взгляд на Апокалипсис 
Путь псковского викинга: Василий Мизгирёв и его «Хельга» 
Церковь ушла под землю. Храм исчез в грозу за людские грехи