А, например, квашеную капусту (под водочку, которую ключница делала, но сейчас не об этом). И конечно, золотых рыбок, которые, как водится, раз в году заплывают в «дрампуш» косяками.
Жалко только, что в каждом антракте в театральном буфете зрителям зачем-то снова и снова показывают прошлогоднего «Графа Нулина»: это когда наличествует накрытый накрахмаленной белой скатертью длинный стол, а заморить червячка нечем.
Но вернёмся к нашим золотым рыбкам.
Рыба моя
Бесспорной удачей 22-го Пушкинского хотелось бы назвать спектакль «Сказка о золотой рыбке» в постановке художественного руководителя псковского драмтеатра Василия нашего Георгиевича Сенина. Работа, и в самом деле, безукоризненная.
Навряд ли кому-то вздумается с этим поспорить. Образцовый такой детский театр глазами безнадёжно повзрослевшего режиссёра: калинка-малинка, старательно надуваем щёки, никакой отсебятины. Зрители будто листают красочную книжку с объёмными картинками.
Вернее, критика у этого спектакля примерно такая. После представления молодой папаша тормошит в гардеробе карапуза лет пяти, который в ажитации от всего увиденного явно «завис»: «Получше, чем в кукольном театре?» Ребёнок нехотя отмирает и послушно мямлит: «Получше». Псковскому театру кукол ответить на это нечем: его в афише Псковского Пушкинского театрального фестиваля – ну нету.
Рыбак рыбака видит издалека
Короче, у Сенина с его золотой рыбкой всё простенько и со вкусом. У Яцко, наоборот, всё предельно сложно и нарочито вычурно. «Школа драматического искусства» искусно разыгрывает спектакль в спектакле.
Это когда изысканное английское общество после файв-о-клок вдруг вздумало пошалить. И вот уже кисейные барышни задирают юбки, а каждый уважающий себя джентльмен из кожи лезет вон, а точнее, из своего пошитого по английской моде позапрошлого века фрака, как бы бия себя кулаком в грудь: «Гадом буду (морским)».
В самой уайльдовской сказе «Рыбак и его душа» всё тоже шиворот-навыворот. Его рыбак сперва женился на золотой рыбке, то бишь, на Деве морской, единственной дочери Морского царя, и стал, соответственно, владыкою морским, а уж потом оказался у разбитого корыта, где и надлежит быть каждому истинному патриоту.
Так что это его самого, а вовсе не рыбку многажды кликали из пучины морской, соблазняя материальными и духовными благами. И только по прошествии трёх лет смогли наконец-таки выманить на сушу… Чем бы вы думали? «Нагими ногами» неизвестной юной танцовщицы (психологи недаром уверяют, что через три года страстная романтическая влюблённость у мужчин, как правило, проходит, уступая… а хоть бы и погоне за чужими юбками, под которыми «порхают» чьи-нибудь чужие «нагие ноги»).
В общем, рыбак Оскара Уайльда видит рыбака Александра Сергеевича Пушкина издалека… ну ооо-очень издалека. Однако ж сказка его не менее красива и назидательна. Как и не менее абсурдна.
Артисты московского театра «Школа драматического искусства» сыграли её, как по писаному, ничего не скажешь. Местами спектакль, и впрямь, больше походил на выразительную читку, заставляя зрителей позёвывать и ёжиться от холода в, как всегда, плохо протопленном большом зале псковского драмтеатра.
Но местами даже самые заскучавшие уайльдоведы вдруг начинали хлопать спросонья глазами. Например, когда в спектакль вдруг вломился с ещё одной сказкой о рыбаке и рыбке некий дядечка в костюме Льва Толстого да как запоёт голосом Вертинского романс «Фея и Марко» на слова Максима Горького, чтоб потом, так же обворожительно грассируя, объявить «ант,акт».
В ант,акте многие, как и я, бросились в буфет за согревающим, надеясь заодно настроиться на нужную с уайльдовскими морскими гадами волну, но, как уже было сказано, тщетно, что, несомненно, поубавило финальных восторгов публики.
Соответственно, в зрительном зале во втором действии обнаружились некоторые бреши. В частности, я уже не увидела неподалёку от себя писателя Валентина Курбатова.
Прозрачно и полупрозрачно
Уж не знаю, что они там такого подмешивают в морс, но всё происходящее на сцене мало-помалу начало увлекать даже меня, отмороженную. Самым душещипательным эпизодом спектакля, по-моему, является тот, где Душа вдруг перестала немолвствовать и заговорила с Рыбаком голосом больного детским церебральным параличом брата - с мычанием выцеживая изъязвлённые спазмами слоги.
Как будто несчастную Душу тащили на белый свет щипцами, а потом уронили – прямо на кафельный пол, после чего положили на холодную клеёнку и оставили корчиться на сквозняке.
Родную мать недолго уговаривали избавиться от этого несчастного уродца. Ну то есть, это… Дева морская быстро упросила Рыбака прогнать эту бесполезную Душу куда подальше, чтоб не мешала им сливаться в экстазе.
Но сиротке повезло (депутаты в Викторианской эпохи были милосердны): Душу-калеку усыновили иностранцы, после чего она, как и следовало ожидать, быстро набрала форму: они её на ноги поставили, танцевать заставили – теми самыми «нагими ногами». Правда, при этом Душа-экспатка начисто лишилась духовных скреп (надо же, всё сходится!), из-за чего ей потом было ой как непросто воссоединиться со своим хозяином.
Короче говоря, сказка ложь, да в ней намёк. К несчастью, в одном месте режиссёр явно переусердствовал, разгадывая, чего и где автор наванговал. Это когда речь зашла о «Зеркале Мудрости», в котором «отражается всё, что в небе и что на земле. Только лицо смотрящего не отражается в нём»: «Кто обладает этим Зеркалом Мудрости, тому ведомо всё на земле, и ничто от него не скрыто».
Поняли, да? Соблазн был слишком велик. Поэтому жрецу ради этого эпизода даже сшили пиджак из ламинированной газеты («Московский комсомолец»), чтобы зрителю стало яснее ясного, какому идолу мы на самом деле поклоняемся. В результате по улицам слона водили… то есть, по сцене ноутбук носили, демонстрируя сидящим в первых рядах слайдшоу с Путиным, Жириновским и Собяниным. Это выглядело, как если бы Джоконде нацепили брекеты, а Оскару Уайльду дали в руки плакат в защиту прав сексменьшинств.
Рыбак на «Зеркало Мудрости», в отличие от режиссёра Игоря Яцко, не польстился, его только «нагие ноги» сбили с панталыку, помните? Но он потом так искренне раскаялся в своей измене, что через это и спасся.
А главное, его любовь к морским гадам наконец-то перестала оскорблять чувства верующих. Тот же самый католический священник в белых кружавчиках (бывший жрец в пиджаке из газет), который гневно обличал огейропившегося Рыбака в первом действии, в конце второго опомнился, изобразил «Я – Шарли», пошёл вместе со своими прихожанами на берег моря и благословил всё сущее («И фавнов благословил он»).
Финальная «Аллилуйя любви» была окутана тонким флёром в виде полупрозрачного занавеса с причудливым узором в стиле модерн, сквозь который едва просвечивал театрализованный «пикет» за толерантность.
Так-то оно лучше. Чисто уайльдовское старомодное изящество возобладало над жырными метафорами эпохи новых крестовых походов за нравственные устои. Упс! Санкционная золотая рыбка угодила в наши сети.