Детство на то и счастливая пора, что всё воспринимается живо и естественно.
В газоубежищах
«В своей жизни я немало видел смертей, - рассказывает пскович Виктор Семёнович Федотов, - и в детстве их воспринимал как какое-то обыденное явление, когда истощенные люди вытаскивали тела умерших родственников и складывали у подъезда, а утром их забирала специальная машина. У нас, мальчишек, была своя, насыщенная событиями жизнь!»
Обстреливать город стали уже летом. Немецкие самолёты, преимущественно чёрного и тёмно-зелёного цвета, летали так низко, что можно было даже увидеть лётчиков. На крышах домов быстро установили пулемёты, на улицах - зенитки.
«Как-то мы гуляли с ребятами, и вдруг ни с того ни с сего, и никакой тревоги не объявили, нас обстреляли с самолёта. Мы бегом под арку здания, жили тогда на Малой Посадской, но двоих мальчишек убило. Это точно летали бипланы, уже в зрелом возрасте я разобрался, да, немцы в начале войны точно использовали это старьё. Тогда быстро прилетели два наших истребителя, но немец уже улетел».
Ленинградцы очень боялись газовой войны, поэтому к ней город был подготовлен очень тщательно. Места, где можно было схорониться, назывались не бомбо-, а газоубежища. Двери закрывались железными щитами, а потом завинчивались. Но Гитлер всё-таки, видимо, побоялся противовеса британского премьера - в таком случаем залить газом всю Германию. По радио Черчилль заявил, что в Великобритании огромное количество газовых бомб, которые можно сбросить на Германию, и англичане не преминут это сделать при необходимости – если Третий рейх что-либо подобное допустит.
Ленинградские колбасы
«Еще почему-то очень боялись парашютистов, и, видимо, зря. Ну что они могли сделать? А самолёты летали так низко, с таким устрашающим воем, пока наши зенитки не наставили. Ещё было очень много аэростатов, по- нашему они назывались «колбаса». Такие здоровые! Самолёт зацепится за них - действует лучше всяких зениток. Потом немецкие бомбардировщики стали летать высоко, а истребители попадались все реже. Мы, мальчишки, очень хорошо разбирались, когда какой самолёт летит. Воздушная тревога – все в убежище, кроме нас. Мы бегом под арку, наблюдаем, как в небе пересекаются прожекторы, и если какой самолёт туда попадет - всё, ему не выкрутиться».
Так 7-летний Витя Федотов, схватив 6-летнюю сестрёнку за руку, и носился с гурьбой ребят все лето и осень 1941 года по Петроградской стороне, пока мать, работающая на ремонтном заводе, не усадила их дома, строго-настрого запретив выходить на улицу. Отец на фронте, мать с утра до ночи на заводе, бабушка умерла уже в первые голодные месяцы. Двое маленьких детей под одеялом в холодной комнате большой коммунальной квартиры. Электричества, понятно, не было, еды тоже, свечки тоже съесть пришлось. Дети разговаривали, пели песенки и плакали, мечтая, что когда-нибудь отец вернётся домой. Он, кстати, всего раз, в 1942 году, вырвался к семье, хотя вроде бы и недалеко воевал – на Дороге жизни. Виктор Семёнович помнит, как мать от избытка чувств в тот момент лишилась сознания, как отец вытащил из вещмешка трофейную жестяную коробочку с сахаром.
Те самые 125 грамм хлеба были сделаны не из муки, а из коры хвойных деревьев. Есть хотелось всё время, благо семья была богата отцовскими кожаными ремнями – их-то и варили. А ещё студень из столярного клея, он получался серого цвета и сильно трескался. Конечно, гадость, как котлеты из лебеды, которую собирали уже летом, и жарили на машинном масле. Люди в блокадном городе были или очень худые, или очень толстые. Чтобы притупить жгучее чувство голода, пили воду с солью. Несчастные распухали и умирали быстрее.
«Сволочи, дрова заминированы!»
«Запомнилось большое количество военных и именно девушек: милиционеры, зенитчицы, с аэростатами. Мужчина военный - редко. Он или на передовую идет, или с нее. Нас, детей, водили по госпиталям, кто стихи, кто песню споет. А таких, как я, который ничего не умел, сажали перед ранеными, и они просто смотрели на нас, видимо, вспоминая своих детей. Они и сами-то голодные были, но давали нам кусочки хлеба».
А потом начались артиллерийские обстрелы с Пулковских высот. Не все снаряды взрывались. А сорванцы тут как тут – разбирали, вытряхивали порох, вертели в руках. Они взрывались, калеча детей. Несколько ребят даже погибло. А оружия брошенного на улице – только задайся целью. Витя принёс в дом два пистолета. От них уже в Пскове отец, которого направили сюда служить, избавлялся.
Но лето – это уже жизнь – «всю траву мы выдергали и съели». Свободные земли ленинградцы засадили овощами: картошкой, капустой. Каждый огородик охранял сторож, потому как воровали. Тут уж как у кого совесть просыпалась. Во дворе Малой Посадской сосед складировал дрова, которые растащили едва не сразу, и, видимо, от отчаяния он перетянул их колючей проволокой и надпись прикрепил: «Сволочи, дрова заминированы».
Спустя 75 лет Виктор Семёнович вспоминает об этих доровах с улыбкой и полной уверенностью, что Ленинград и должен был выстоять. И он не согласен с отдельными мнениями, что это не стоило таких жертв. «Мы немцам были не нужны. Читал я потом речи Гитлера, когда он говорил, что если ленинградцы даже придут сдаваться, загонять их назад, чтобы и дальше умирали от болезни и голода, а кормить нас он и не собирался. А город, ценой, конечно, огромных жертв, выстоял и несмотря ни на что выжил».
Поезд шел на восток. Целину поднимали 20-летние 
Метла – кормилица наша. Легко ли быть дворником? 
Идущие по следу. Великолукские волонтеры ищут пропавших людей 
Из Бочки в стройняшку. Порховичка похудела на 50 килограммов 
Н. Попова: «Нам здесь жУть»