Это в ответ на просьбу рассказать, как всё начиналось. У просьбы вполне читаемый подтекст: не только в Пскове, но и в России возрождение художественной ковки началось с Всеволода Петровича Смирнова, легендарного псковского реставратора, архитектора, художника.
В каком-то смысле все, кто занялся кузнечным делом после него (или с его уверенной руки), могут считать себя учениками Смирнова. Но Виктор Дмитриев у Всеволода Петровича действительно учился - без всяких вторых и третьих смыслов. Он и вырос совсем рядом с кузницей Смирнова, что в советские ещё времена располагалась в звоннице храма Успения с Пароменья. Но в юности Виктор Викторович заглянуть туда так и не решился. Потому что…
Рабочий квартал
- Потому что было обыкновенное советское детство в рабочем квартале (вот здесь - на «четырёх углах», в коммуналке на три семьи). И к художественно-эстетическому воспитанию среда не располагала. Нравы царили суровые, ровесники «район на район ходили». А я этого не любил. Наверное, поэтому и рисовать начал. Чувствовал, что бьётся во мне творческая жилка - отцовское наследство. Отец хорошо рисовал, делал мебель для дома. И я уходил на целый день из дома, с альбомом, с карандашом, церкви рисовал. Кто на кресте - не знал, а храмы любил...
- В художественную школу не ходили?
- Нет, в том числе в силу вышесказанного. В то время мне занятия каратэ больше могли пригодиться, и до армии я занимался каратэ. Профессионального художественного образования (даже начального) я так и не получил. Хотя с художественным творчеством был связан всегда. И после армии пришёл на радиозавод, работал гравёром, художником-оформителем, вёл занятия по атлетической гимнастике.
- Тоже на заводе?
- При заводе - на стадионе «Электрон», который нынче практически полностью развален. Как и завод, впрочем: побывал там не так давно, по цехам прошёлся, плакал. Я помню это предощущение распада. Незадолго до начала перестройки я стал секретарём заводского комитета комсомола, отправили на стажировку в Москву. Нам читали потрясающие лекции, знакомили с интересными людьми. И чем любопытнее были разговоры, дискуссии, тем глубже я чувствовал: система не выдержит, её планомерно раскачивают… Очень скоро я ушёл с завода. У меня было двое детей, и их надо было кормить, а, работая на предприятии, это было уже почти невозможно.
«Но ты же художник!»
- И куда можно было податься художнику-оформителю?
- Сначала, конечно, в кооператив, но не надолго. Ушёл в свободное плавание. Писал картины на продажу, занимался оформлением детских садов, кафе… Моя последняя работа - кафе «Фрегат», правда, то оформление не сохранилось. Но именно ею я гордился. Работали вместе с художником, резчиком по дереву Вячеславом Румянцевым. В этот же период познакомился со своим будущим лучшим другом, который потом стал мне братом, - Александром Трофимовым. Ему признался в своей давней мечте - освоить художественную ковку. И он меня очень поддержал в этом стремлении. Благодаря ему я и преодолел некоторую свою робость. Раньше думал: «Ну, кто я такой, чтобы прийти к Смирнову, в его кузницу?» А тут появилась если не уверенность, то желание попытаться. Нашёл Всеволода Петровича (он тогда жил в Малах, в своём знаменитом доме), приехал к нему. Поговорили, выпили, конечно. И он мне сказал: «Считай, работаешь!» И с девяти вечера до четырёх утра я работал во «Фрегате», потом немного отдыхал, к 11 утра приходил в кузницу и до пяти-шести вечера учился. Система обучения была своеобразная. У Всеволода Петровича было особое мнение на этот счёт: «Учить человека - унизительно». Да, наверное, и невозможно научить - можно только научиться. Поэтому подход был такой: смотри, вникай, пробуй. Потом надо было придумать изделие, нарисовать его, сделать. И начинался разбор ошибок. Именно при общении со Смирновым у меня произошёл некий перелом в сознании. Я как-то шёл мимо кузни, нёс свою работу во «Фрегат», зашёл ему показать. Он глянул и промолчал… Спустя некоторое время мы с ним о чём-то спорили. И Всеволод Петрович мне в таком запале: «Но ты же художник! Ты же должен понимать!» Во мне всё перевернулось, он первым назвал меня художником. Как елеем помазали.
«Не сиди без дела!»
- Долго продолжалось ученичество?
- Наверное, нет. Но мне хватило. Потом уже Саша Трофимов помог взять в аренду кузницу, оборудование, инструменты. Заказы находили… Пахали мы много: надо было о себе заявить. На штанах заплаты, жена практически не видела дома, но семью кормил. Разворачивались потихоньку. А потом была авария. Мы разбились втроём: Саша погиб, мы с женой выжили. Хирург, который меня буквально собирал, после операции сказал: «Ты не должен был остаться в живых, встанешь на ноги - иди в церковь, свечку поставь». И я впервые пришёл в храм. И остался. Я благодарен Богу за многое, даже за ту аварию. Ничто не даётся просто так. Быть русским кузнецом и не принадлежать к русской православной церкви - это нонсенс. Выкарабкался, удержал дело, несмотря на «чёрные вторники», дефолты и прочее. Потому что знал, для кого. Сын подрастал, его творческие способности рано проявились: первую свою кочерёжку лет в 12, наверное, выковал. В отличие от меня имеет профессиональное художественное образование. Моя правая рука в кузнице.
- А сейчас ремесло по-прежнему кормит?
- Деньги мне сейчас нужны, скорее, для того, чтобы их отсутствие не мешало работать. Я понимаю, что хвастаться мне нечем. Бог дал талант, моей заслуги в том нет. Есть обязанность его использовать по назначению. Работу свою надо любить и делать так, как будто за неё не платят. И работать надо - всегда. Есть заказы, нет - не сиди без дела, вот главный принцип. Я считаю, что работать человек должен с 12-14 лет. Это не потерянное детство, а приобретённое. Молодёжью надо заниматься, и заниматься много! Я уже тем счастлив, что в наше время, когда детей учат: деньги - конечная цель и смысл труда, удержал от этого заблуждения хоть одного человека, своего сына. Прежде всего, нужно понимать, ради чего ты работаешь. Нужно понимать, что деньги - только средство достижения этой цели. А она много, много выше…
А. Пороховщиков: «Вся спина прострелена «друзьями» 
Верю – не верю. Живет ли рядом с нами нечисть?