Он был просто учителем. Но как часто можно было слышать: «Он учился у самого Колиберского!»
В чем же феномен этой личности? Конечно, не в том, что учился в псковской мужской гимназии вместе с братьями Зильберами (один станет микробиологом с мировым именем, другой возьмет псевдоним Вениамин Каверин), с будущим пушкинистом Юрием Тыняновым. Что репетитором у него был семиклассник Владимир Брадис, которого ждала слава великого математика. Что за одной партой с ним сидел Леон Поземский, организатор комсомола на Псковщине.
Хватили лиха
Коля Колиберский родился в семье священника, и этот факт рождения ему придется утаивать долгие годы, как и то, что в 20-е семья Колиберских останется по разные стороны границы. Отец с дочерьми – в Латвии, Николай – в Пскове.
В архивах сохранился любопытный документ-донос на учителя, датированный 1939 годом. Мол, имеются слухи, что у него за границей родственники, а он утаивает сей факт и вообще скрывает свою преступную сущность.
«Отец очень боялся за нас, - вспоминает Татьяна Недосекина, дочь Николая Николаевича, - поэтому и замалчивалось в семье, что дед священник и родня за рубежом. Они там оказались после того, как была проведена граница между СССР и Латвией. Мама три раза провожала его с вещами, и три раза он возвращался».
Кстати, протоиерей Николай Колиберский в начале войны приехал в Псков в составе русской православной миссии. А до этого только благодаря ему чудом удалось спасти икону Тихвинской Божией Матери.
Николай Александрович так надеялся обнять сына. Но поезд уже мчал Колиберского-младшего вместе с семьей в эвакуацию в Мордовию. А до протоиерея дошел слух, что эшелон, где ехал сын, разбомбили…
В Мордовии Колиберским пришлось хватить лиха. Умер от голода младший сын. По словам Татьяны, ей посчастливилось выжить только потому, что ходила в детский сад.
Николай Николаевич просто безумно любил детей. Всех. Своих и чужих. И не просто любил. Был добрым, но не добреньким. И дети у него всегда бывали правы. А он был их кумиром. Бывшие ученики, ныне давно седовласые, говорят, что с ним было необыкновенно легко и просто, что сочинения он принимал до 12 часов ночи. Те, кто не успевал сдать его после урока, получали шанс до полуночи. Только надо было прибежать к дому учителя и кинуть тетрадку в почтовый ящик.
За демократизм директор школы назвал его Николаем Либераловичем, что это у него, мол, ученики на уроках многое себе позволяют. «А у вас, Николай Аракчеевич, дети на уроках пошелохнуться бояться», - получал тот в ответ.
Голубчики
Высокий худой мужчина с пушистыми усами, в блестящих галошах на красной подкладке, весной – в шляпе, зимой в папахе-пирожке, по дороге в школу, будь то первоклашка или коллега, на приветствие отвечал, приподнимая шляпу: «Здравствуйте, голубчик!»
В портфеле у него лежали две щетки - для одежды и обуви, он приводил себя в порядок перед уроками. Ибо считал, что учитель должен выглядеть опрятно.
Все в нем было естественно: галантность, учтивость, терпимость к человеческим слабостям, интеллигентность и демократизм. Вел себя так, чтобы ни поступком, ни словом не создать неудобства для человека. Но двойки в классный журнал ему приходилось ставить, однако это было мучительно. Весь класс наблюдал, как старался он вытянуть из ученика знания, как подбадривал, как, занеся перо, чтобы поставить плохую отметку, откладывал его в сторону. Снова смотрел на ученика, наконец: «Прости, голубчик, но вынужден поставить двойку, не огорчайся, завтра выучишь, выучишь и ответишь». Такой метод оказывался действеннее любых назиданий. А как интересны были его уроки! Он был не просто учителем русского языка и литературы, а учителем словесности. Много десятилетий он служил – именно так он определял свою профессию – учителем русского языка и литературы вначале в 8-й средней школе, бывшей женской Мариинской гимназии, а затем, до конца дней своих, в 1-й школе, которую когда-то сам и окончил.
Научить учителя
«Обучение и воспитание - необыкновенно сложный и тонкий труд, требующий не только глубоких познаний (знания – дело наживное), но и особых личностных качеств учителя – доброты, порядочности, терпения, великодушия и самоотверженности, твердости в убеждениях, чувства ответственности перед обществом. Дайте мне умного и доброго человека, и я из него сделаю хорошего учителя», - уверял Колиберский.
Во время педпрактики за старым учителем закрепили четверокурсника филфака Валеру Павлова (это потом он станет директором драмтеатра и председателем общественной палаты). «Тогда просто не было осознания, с кем я общаюсь, но преподал мне такие уроки, что я запомнил их на всю жизнь. Проверяю сочинения: «Не ленитесь уж, голубчик, красненькими чернилками рецензию написать к каждой работе, чтоб ребенок старался, а родителям интересно будет».
«Меня тянуло к этому человеку. Я чувствовал его доброе расположение к себе, он был мне интересен. В нем не было ни тени менторства, чванства, он обладал энциклопедическими знаниями, огромным профессиональным и житейским опытом. Каждая его морщинка, каждый жест, глаза доброго Деда Мороза как бы говорили: «Куда ты, чудак, там опасно, а вот послушай, что я тебе скажу…»
А какие он проводил экскурсии по городу со своими воспитанниками: «Ну пойдемте, ребятушки! И ребятушки шли и завороженно слушали. О каждом городском здании мог рассказывать подробно и увлеченно.
Вырастали ученики, становились большими людьми. Со многими он дружил. С Маргаритой Лукачевой, легендарным директором Псковской областной больницы, у него была сильная духовная привязанность. Называл ее не иначе как «королева Марго». Именно она ухаживала за ним в его последние дни в ноябре 1981 года и собрала у кровати тяжелобольного учителя учеников.
К сожалению, память великого псковского гуманиста никак не увековечена в родном городе. И вклад его в воспитание нескольких поколений псковичей просто не оценен…