Когда Эльмире было 11 лет, родители перевезли ее из Москвы в Печоры. Три года она жила в Снетогорском монастыре, готовясь посвятить себя монашеской жизни. Занявшись иконописью, 7 с лишним лет писала канонические образа византийского стиля. А потом перегорела, но не сломалась. Пересмотрела жизненные принципы и начала писать «наивные» иконы. О своем непростом творческом пути, иконах на старинных досках и современных столешницах, арабских миниатюрах как источнике вдохновения и африканском взгляде на Иисуса Эльмира Ярудова рассказала в интервью «АиФ-Псков».
Не стать принтером
- Эльмира, как вы пришли к иконописи?
- Я в институте рисовать не училась, брала частные уроки, но мне всегда были интересны иконы, потому что в религии я выросла...
- У вас семья воцерковленная?
- Да, у меня родители, когда мне было 6 лет, крестились. Потом переехали из Москвы в Печоры. Я в Снетогорском женском монастыре три с половиной года жила: в 13 лет просила об этом у родителей и Владыки. Туда же не берут несовершеннолетних, но для меня сделали исключение, разрешили там остаться. Ну, а потом я поехала доучиваться, выскочила замуж и уже в монастырь не вернулась.
- Вы планировали стать монахиней?
- Да. Мне там очень нравилось. Получилось, что мы поехали туда просто на недельку с подружкой, он тогда только восстанавливался из руин, его открыли после советского времени. Как раз набирали молодых людей, чтобы помочь в восстановлении, нужны были силы. Но когда через три года все отстроили, нужны были уже монахини. А нам по 16-17 лет, у нас ветер в голове, ну какие из нас монашки? Мы почти все разбрелись.
Я эпизодически училась, писала, брала частные уроки. Как-то полезла сыну искать учителя по скульптуре в интернете и наткнулась на объявление Александра Бойцова (профессиональный псковский икнописец – «АиФ-Псков») об уроках живописи на дому. В моем возрасте, а мне тогда 30 лет было, да с тремя детьми, куда-то поступать… Нет, поступить можно было, но хорошие Лавры – это Санкт-Петербург, Москва, а, значит, надо бросать семью, такой вариант я не рассматривала. А тут можно было поучиться рядом.
Я несколько лет брала у него уроки, потом мы вместе стали писать. Ну, а потом я перегорела. В мастерской стояла незаконченная работа, а я придумывала любые занятия, лишь бы ею не заниматься, потому что устала постоянно копировать…
Почему-то считается, что если ты начинаешь писать иконы, то должен копировать Рублева, Феофана Грека, Дионисия. И в какой-то момент я почувствовала, что становлюсь каким-то принтером. Есть аппараты, которые могут сделать эти иконы один в один, смысл мне тягаться с техникой? Вот такие мысли у меня появились.
Дело в том, что если художественный язык светского искусства развивался, то в иконописи долгое время лишь пытались сохранить прошлое наследие: потому что в нашей стране все связанное с религией уничтожалось, искоренялось, иконы никто не писал. Получается, сейчас мы стоим перед созданием нового языка.
- Как вы ищите этот язык? Глядя на ваши работы, хочется спросить: «А что, так можно было?»
- Это был первый вопрос, который я и сама себе задала, когда однажды в интернете наткнулась на работы Андрея Бодько (белорусский дьякон и иконописец – «АиФ-Псков»). И вот тогда я подумала: «Да ладно! А что, так можно было?» Не закончилась история на Андрее Рублеве! Были румынские иконы на стекле, наив, северные иконы, да и наши псковские иконописцы отличались неистовым нравом. И не надо в XXI веке пытаться говорить на языке XVI века. Ведь можно по-другому!
Африканский Иисус
- Вас, тех кто ищет этот новый язык в иконописи, много?
- Кроме Андрея Бодько есть еще совершенно выдающиеся Илья Ходырев, Алексей Трунин, Игорь Каплун… Мы, конечно, все не очень-то популярны. Нас хейтят, потому что очень сильны убеждения, что есть какие-то каноны и только в соответствии с ними надо писать. Но когда ты у человека спрашиваешь, где хоть один Вселенский Собор по поводу иконописи, который бы установил какие-то рамки, ответа нет.
Этим летом в галерее «Дар» состоялась моя первая выставка. Я проводила экскурсии, чтобы донести до зрителя мое видение. Девушка-студентка – а она училась в воскресной школе – сказала, что их учили Иисуса Христа рисовать определенным образом. Я ее спросила, а как она думает, какого Христа напишет иконописец-египтянин или африканец? Явно не голубоглазым евреем! Он нарисует его с черной кожей, широкоскулым.
Я поехала домой, на куске столешницы нарисовала такую «африканскую» икону и студентам привезла показать. Я не чувствую кощунства в том, что делаю. Всегда существовали два вида иконописи: княжеская и простая, «аскетичная» или «иноческая». Чаще всего наши иконы покупают не в храм, их покупают домой, они очень близки людям.
- Когда на них смотришь, чувство, что те, кто изображены – они рядом с нами...
- Люди, которые на выставку приходили, подходили и говорили, что они увидели, что Бог может быть близким. Не на золоте, не в каменьях драгоценных, а вот так. Почему нет? Это то, что вешалось в избах крестьян, в иноческих кельях. Да, это другой путь, с помощью неидеальных поверхностей, кривых досок…
Я нашла человека, которые присылает мне доски из Астрахани почтой. Они старые, гнутые, они очень подходят моей иконописи. Они мне помогают искать другой язык. Я не знаю, какой он, нас за это очень жестко встречают, не очень хорошо это продается, но зато бодрит. Художник рисует то, что видит: стол, вазу. А что рисуем мы? То, что мы только можем предполагать, как это выглядело.
- Как вы над образами работаете? Как они приходят?
- Читаю житие святого, если мало про него знаю. У каждого есть какие-то свои атрибуты…
- У вас почти на каждой иконе есть какие-то детали, за которые глаз цепляется, о них хочется расспросить, уточнить...
- Вот поэтому я на выставку и ездила раз пять, рассказывала об этом всем. В интернете много росписей каких-то катакомбных, арабских миниатюр, эфиопских свитков – смотришь на это все, и это вдохновляет. Так и находишь образ.
Трудно объяснить, как именно это происходит. Я тут удивлялась искусству могильных памятников: оно некрасивое сейчас совершенно, какие-то глыбы с нарисованным на них лазером рисунком, а ведь есть необыкновенные вещи, какие-то невероятные ангелы, кресты. Не хочется, чтобы тебя накрыли чем-то холодным и ровным. А между тем, всё подгоняют под какие-то стандарты...
Доски, которые я покупала для своих работ, они же тоже ровные. У меня есть знакомый плотник, и я его попросила сделать мне крест не очень ровный, даже нарисовала его от руки, каким он должен быть. А он не может, он классицист! Мне приходится дома самой резцом выдалбливать поверхность, чтобы она была живая.
Найти язык
- Расскажите про технологию создания вашей иконы?
- У меня в основе доска или что-то деревянное. На нее клеится ткань: либо хлопок выстиранный, либо лен. Это называется паволока. И потом из мела, желатина и мездрового клея варится левкас (название грунта – «АиФ-Псков»). Поверхность получается гипсовая. Классические иконописцы «под золото» шлифуют ее до гладкости кафеля, я тоже так раньше делала. Сейчас наоборот: оставляю неровность, чтобы поверхность была живая. На ней и краска играет.
Пишется икона пигментами. Пигменты – это растертые камни. Делается эмульсия. Раньше писали яичной темперой: камни смешивали с эмульсией, которая готовилась на желтке яйца, либо в винном уксусе, либо в белом вине, либо в пиве. Сейчас используем казеиновый клей. Готовим масло, для этого три месяца его на солнце выдерживаем.
Это, конечно, фанатичные действия, но они, на мой взгляд, оправданы, когда ты ищешь язык и тебе не жалко времени для подручных средств. Это не столько окупается, сколько как-то живет и дышит. И на самом деле люди этим проникаются.
- Как Церковь относится к вашим работам?
- Андрей Бодько – он белорусский дьякон, священнослужитель. Свои иконы пишет в промежутках между службами. Он выставляется везде. По его словам, его на многие выставки приглашают, как оппозицию классицизма, чтобы показать, что есть что-то еще.
Илья Ходырев говорит, что многие нынешние иконописцы давно достигли техники круче, чем была у самого Рублева. Рублев, говорит он, закачался бы, если бы увидел, как его копируют. Но в этом нет жизни! Это какое-то далекое искусство. Я свои иконы привожу в Псково-Печерский монастырь, они продаются в Монастырской лавке. Там они безымянные, и то иногда купившие их люди находят меня в соцсетях.
- Освятить вашу икону в церкви можно, там не откажут?
- Да, конечно можно. Во-первых, те иконы, которые монастырь у меня берет, они освящают сами. У них есть такой чин. А вообще считается, что первое освящение иконы происходит, когда ты в конце работы надписываешь буквы святого. Такого освящения вполне достаточно для домашней молитвы.
- Кто покупатели ваших икон? Какого возраста люди?
- Очень разные. И мужчины, и женщины, и студенты, и люди от искусства. Последние несколько икон купили люди, которые вообще модой занимаются. Причем одну метровую икону забрали прямо с выставки. Возраст тоже самый разный. На открытии выставки была студентка, долго стояла в уголочке, не решаясь подойти. Оказалось, что приехала специально из Москвы и в тот же день уезжала на московском поезде.
Без копий
- Сколько лет вы в наивном искусстве?
- Не больше полутора лет.
- Ваш стиль написания за это время как-то поменялся? Это вопрос вдогонку к вашему посту о том, что вы не делаете копии своих работ.
- Да, конечно, это бесконечный путь, мне кажется. А копии… Это невозможно! Я искренне пыталась. Как-то мне написал человек, который хотел купить икону уже проданную. Он попросил написать такую же. Я не задумываясь согласилась. Приехала домой, подготовила доску и поняла, что не могу писать. Это будет какая-то неправда. А я всю жизнь не люблю лицемерие, мне от этого внутри аж больно. Раз пообещала, я написала. Скажу, что точной копии не получилось, но человека это устроило. После этого я и разместила пост о том, что не буду и не могу писать копии. Теперь люди делают заказ, просто обозначая, что им нравится. Допустим, ангелы, красный цвет.
- Получается, заказывая вам икону, люди полностью полагаются на вас?
- «Мы посмотрим, как вы это видите», – вот так часто звучит формулировка. Я заметила, что покупателям совсем неважен материл. Я иногда использую ОСП (спрессованный материал – «АиФ-Псков»), а он гнется порой в процессе. И людей это не пугает. Как-то у меня остались куски столешницы и я на них писала иконы. Я люблю крупный формат, хотя он и не очень покупается. Я удивилась, когда купили Спаса с выставки – икона метр на метр, это габаритный нужен дом. Но у таких икон язык совсем другой, развиваться в маленьком формате труднее.
- Но у вас же есть совсем крошеные иконы, миниатюры?
- Да, я развлекаюсь, раскладываю их по городу. В Пскове я это дважды делала, делала такое в Санкт-Петербурге, сейчас хочу сделать в Москве и Подольске. Их очень быстро находят. Надо, наверное, не так четко давать координаты. Я-то просто обводила место на фотографии, где икона спрятана. В 10:00 их раскладывала, а к 15:00 уже ничего не было. Меня это, честно сказать, удивляет, потому что у меня и в телеграм-канале всего 180 подписчиков.
- Значит, такой формат людям интересен?
- Не знаю. Я просто как-то ехала и думала, что купила бы маленькую иконочку такого-то иконописца. Хотела бы, чтобы она со мной ездила. И тут же подумала: а почему я-то такую не сделаю? Плотника своего попросила сделать мне заготовки со спичечный коробок. Вышло 33 штучки. Они у меня сейчас закончились, часть из них была запрятана. Я когда прячу, кладу визитку. Посыл у этого даже не в том, чтобы рассказать о себе. Посыл в том, чтобы сделать подарок городу, если подписчики не найдут. Это такой романтизм, который мне свойственен. Мне говорят, что я же могу их продать. Но суть-то не в этом.
Право на искусство
- Вы упомянули, что «классические» иконописцы негативно к вашим работам относятся. Вы с ними общаетесь?
- Когда я еще писала классические иконы, в Пскове проходила выставка «Сретение». Я не выставлялась, потому что не чувствовала в себе мощи. Я знала, что свои работы будет выставлять знаменитый иконописец Максим Шешуков. Ну куда я? Я тогда первые шаги только делала. Когда выставка закрывалась, искали в подарок иконку владыке Тихону. А у меня с собой была одна и ему ее подарили от имени иконописцев с благодарностью. Поэтому отвечая на вопрос, скажу: «Общалась». Скажу, что иконописцы очень разобщены. Но в интернете мы общаемся, у нас такое сообщество, которое как раз поддерживает.
- Эльмира, вы еще планируете в выставках участвовать? Где ваши работы можно будет посмотреть?
- Да. Сейчас договорилась в трех местах в Новгороде, надо везти работы. Дело в то что все интересные места уже на 2025 год заняты, буду ждать 2026 года. Сейчас буду посылать работы на фестиваль наивного искусства «Новый день», который в пройдет в Санкт-Петербурге 8-19 ноября.
Там такие условия, которые не все могут выполнить: участник должен быть старше 35 лет и нигде официально не учиться. Мне кажется, чем больше людей узнают, тем лучше. Какое-то время я сидела дома и никто обо мне не знал, а как в таком случае жить? Все равно искусство – оно для того, чтобы его увидели, даже если это иконы.
