Псковский спектакль «Морфий» в конце апреля получил Российскую национальную театральную премию «Золотая маска» сразу в двух номинациях: «Лучшая женская роль второго плана» и «Лучшая работа художника по костюмам». Обладатель последней, главный художник псковского театра Александр Стройло, в интервью «АиФ-Псков» рассказал, почему в театральных костюмах не должно быть карманов, что отличает правдивое кино о войне, и как он реагирует на просьбы, посыпавшиеся на него после установки памятника на могиле кинорежиссера Алексея Балабанова.
«Просто жуть с ружьем!»
- «Золотая маска» – это самый солидный приз в вашей карьере?
- Конечно, это же национальная премия. У меня до этого были только номинации за работу в кино на «Золотых орлов», «Нику», что-то ещё. Но до самих призов дело не доходило.
- А когда вы работали над спектаклем, было ощущение, что да, мощно получилось, точно получим награду?
- Когда делаешь любую творческую работу, то кажется, что делаешь шедевр. А когда она выходит – то видишь, что это какой-то ужас! Просто жуть с ружьем! Но проходит время, и понимаешь: вроде, ничего. Неплохо получилось!
Это у меня, собственно, с детства, с Дома пионеров, где я резал диногравюры. Когда ты режешь, ты думаешь: ну, вообще красота! Потом отпечатываешь, и жалеешь, что на такую ерунду столько времени потратил. А позднее находишь оттиск, и понимаешь: а чего ты выпендривался?! Очень даже ничего получилось!
- Могу то же самое сказать: перечитаешь написанное тобой спустя несколько лет, и удивляешься – кто был этот человек, который так хорошо умел складывать слова?!.
- Конечно, время сглаживает весь негатив. Но с «Морфием» и не было такого. Разумеется, тоже что-то не устраивало, но не слишком существенно.
- Вы награду за «лучшие костюмы» получили на пару с режиссером спектакля, Антоном Федоровым. Как так вышло?
- С режиссерами по-разному работаешь. Есть те, кому ты только все показываешь и согласовываешь. А есть режиссеры, которые внедряются во все. И Антон в этом вопросе инициативу взял на себя, так что в этой «Маске» заслуга в большой степени его. Собственно, режиссер сейчас погружается во все: это же его спектакль, так и пишется: «спектакль такого-то». А наше видение – это вспомогательное.
- А как строилась ваша совместная работа?
- Изначально я сделал предварительные эскизы. Речь в спектакле идет про врачей Малороссии в 1917-1918 годах. Он основан на двух произведениях Михаила Булгакова: «Записки юного врача» и, собственно, «Морфий».
А дальше появились конкретные персонажи, я делал свое их видение, режиссер присылал картинки того времени, я тоже что-то выискивал. В результате, уже исходя из возможностей приобретения тканей и всего прочего, появилось то, что появилось.
- Насколько итоговый результат близок к историческим реалиям? Или не было такой задачи?
- Не всегда надо, чтобы суперточно было. Я, например, вечно пытаюсь настаивать, чтобы не было карманов в костюмах. Потому что очень трудно наших актеров заставить дисциплинированно носить театральный, – то бишь производственный, – костюм. Они в нем репетируют, набивают карманы сигаретами и всем прочим. А в итоге ткань растягивается.
Визуально то, что у нас получилось, это примерно на 90% близко к реальности. Точнее и не требуется: это в кино камера может приблизиться, а тут зритель смотрит издалека. У нас точных копий нет, все достаточно условно. Театр намного свободнее, чем кино. Здесь можно оперировать разными материалами, а в кино все очень жестко, если описывается конкретная эпоха.
«Сразу понятно: неправда»
- Читал в вашем интервью, что когда вы работали над «9-й ротой» Федора Бондарчука, то специально старили костюмы всей съемочной группой: бегали в них по горам…
- Это называется «фактурили». Здесь тоже, когда пошитые вещи привезли из Питера, режиссер сказал – ужас, что это?! Но я сказал: пусть актеры в них поиграют, порепетируют. И за три дня буквально они зафактурились сами.
А так, конечно, у нас куча фильмов про войну проваливается, потому что там у бойцов в окопах свежевыглаженные гимнастерки и белые подворотнички, и сразу понятно: неправда.
- Вы сказали, что костюмы «из Питера приехали»: у нас в Пскове их пошить невозможно?
- Нет, почему. У нас есть замечательная швея: Диана Москаль. Просто очень классная, но она одна. И потом, в Пскове очень сложно найти все то, что надо для спектакля. В большом городе с этим проще. Поэтому для «Пигмалиона» мужские костюмы нам шили в Калининграде: тоже очень классный портной оказался. А женские костюмы шила та же Диана, ну и компания в Питере.
- Вы в предыдущем интервью «АиФ» говорили, что приступаете к работе над большим кинопроектом «Рождение империи». Как там дела?
- Все накрылось медным тазом, несмотря на то, что это студия Никиты Михалкова. А так уже достаточно много было сделано, уже костюмеры приезжали сюда к нам. Там должны были быть кони, люди, костюмы…
Сейчас снова предложение – из Питера, про Петра I. Тоже большой проект. И если он состоится, то я там немножко поработаю, потому что речь идет о Великом посольстве, которое ехало через Псков и Печоры.
- После того, как в Питере на могиле Балабанова поставили крест вашей работы, к вам не приходили подобные заказы?
- Приходили. Наверное потому, что по питерскому телевидению показали репортаж, где я был упомянут. Мне достаточно много людей позвонили.
Я в своей жизни поставил несколько крестов-памятников.
- В Аргунском ущелье, на месте гибели 6-й роты...
- Да. А еще – на Мироносицком кладбище в Пскове, на месте часовни. И на Немецком кладбище. Это мы еще с архимандритом Зеноном делали. Очень долго эскизы выверяли, потом какой-то кузнец выковал, я посмотрел: жуть с ружьем! А спустя 20 лет сходил: вроде ничего (смеётся)!
- Эти заказы, которые стали поступать, вы их принимаете?
- Нет. Это же очень долго и сложно. Единственное, сейчас я, безотносительно к резонансу вокруг могилы Балабанова, буду ставить крест на могилу батюшки на Дмитриевском кладбище в Пскове. Он нам с Дмитрием Месхиевым помог на съемках фильма «Американка» лет 30 назад: разрешил снимать у себя на кладбище и в церкви. В позапрошлом году этот батюшка умер, и новый священник обратился с такой просьбой. Так что поставлю еще один памятник в виде креста.
